Цитата сообщения ВЫШЕНЬ Бальмонт: "Серебряные россыпи"...Лебеди: юные кудесники резвятся...

Белый лебедь

Белый лебедь, лебедь чистый,
Сны твои всегда безмолвны,
Безмятежно-серебристый,
Ты скользишь, рождая волны.

Под тобою - глубь немая,
Без привета, без ответа,
Но скользишь ты, утопая
В бездне воздуха и света.

Над тобой -Эфир бездонный
С яркой Утренней Звездою.
Ты скользишь, преображенный
Отраженной красотою.

Символ нежности бесстрастной,
Недосказанной, несмелой,
Призрак женственно-прекрасный
Лебедь чистый, лебедь белый!

Константин БАЛЬМОНТ

После испытаного здесь напряжения первых дней погружения в Гиперборею, что относилось, конечно более к царевнам, мы , наконец, втянулись в неповторимый ритм жизна Гипербореи. За первые четыре дня подъёма нашего по милушке Афанасии случились два события: первая пещера и баня. Кроме того был первый в моей жизни хариус, пойманный собственной рукой во время перекуса на редком для Афанасии плёсе, когда решили к берегу не приставать. Благо травник в термосе заваривали для таких случаев: при сплаве по большим рекам плёсы среди болот по десяткам километров, когда негде пристать – не редкость. Здесь иное: тихая вода была коротка, но уж больно чистое случилось место. Так и веяло благостью тысячелетий от покрытого сосновым бором откоса крутой горы. Речка тихо млела в тени нависшего уступом кряжа, да ещё радовала глаз семья лебедей – совсем ещё желторотые птенцы и их родители.
– Какие милые пушистики! – Натка восторженно всплеснула руками и чуть не выбила кружку из руки Николы, – ну так бы и расцеловала.
Между тем мама-лебедь учила детишек нырять, а папа тут же ловил малька, кося глазом в сторону лодок, катамараном дрейфующих по плёсу.
Озорство буйной, только что полученной силы разума, вдруг охватило меня неведомым ранее восторгом Творца кудес! Я строго сдвинул брови. Нос уткнул в верхнюю губу, а нижнюю дудой выпятил вперёд и вверх наподобие клюва, горлом издал утробный клёкот…и исчез. Вместо юного волхва перед птенцами был сам двойник папаши-лебедя: вытянутая вперёд шея над отведёнными назад плечами-крыльями, хитро скошенная вбок голова с одиноко смотрящим подозрительным глазом. Сходство было поразительное: принц Лоэнгрин в образе лебедя. Я ещё раз издал клёкот, малыши замерли. И... под негодующий гогот матери порскнули прямо к лодкам. Настоящий папа-лебедь лишь глянул на шалунов и резвящегося принца… и нырнул за очередной рыбкой. Увидев реакцию главы, успокоилась и мать.
У лодок малыши засомневались, но я издал губами шипение и погрузил голову в воду. А когда голова вновь оказалась над водой, между губ трепетал хвостик рыбки! Всё, это была последняя капля! Мгновение, и самый шустрый уже тянул хвостик к себе, а я шутливо сопротивлялся: дразнил. Потом я кормил других осмелевших малышей с губ наподобие того, как кормил в детстве сизарей. Влах с другого борта таскал для царевен сачком малька, а те кормили им стайку – тоже с губ. Никола в сторонке жужжал камерой, и всем было, ну прелесть, как хорошо! Перекус затянулся, детвора вскоре уплыла на призывный клич матери, а девы всё не могли уняться, ахали и сюсюкали. Под эти ахи и охи я закинул мелкую блесну на щурёнка или окушка – в вечерний приварок к пакетному супу, как делали, и успешно, ещё на Ловозере. А вынул приличного хариуса, которого здесь просто быть было не должно: его место в стремнине и на порогах, а не на плёсе, пусть и не стоячем. Поскольку я только собирался половить эту волшебную северную форель при удобном случае, то воспринял происшедшее как маленькое чудо, а забавы с царскими птенцами - естественными и приятными. Девочки думали иначе, своего Лоэнгрина обожали, что не мешало иметь свою точку зрения: лебеди – вот чудо, а какой-то там «карась» – блажь. Впрочем божественную скоросолку из хариуса, натёртого солью и полежавшего четверть часа, – юные лебединые девы, сиречь будущие Валькирии, ели явно с удовольствием. Вдруг Ната умолкла на полуслове и подняла руку с браслетом. Глаза у змейки пульсировали багрянцем…